"Дом творчества композиторов «Репино», торжественно подаренный ленинградским композиторам в 1948 году под аккомпанемент бушующей в прессе кампании против антинародности и формализма в музыке, в 1970-х был тихим и уютным дачным комплексом-пансионатом закрытого типа.
Места вокруг – самые романтические. Берег Финского залива, с его ста пятьюдесятью оттенками серого, грядами розоватых валунов и дымчатыми кронами сосен. Сразу за территорией пансионата начинался лес, не дремучий, а какой-то очень миролюбивый и – в то время – грибной.
Путёвки для своих, то есть членов СК и Музфонда, стоили совсем недорого, а чужие допускались сюда редко. Летом, конечно, бывал «аншлаг», в остальное же время композиторы уединялись в двух-трёхкомнатных деревянных домиках-коттеджах, чтобы спокойно поработать, живя на всём готовом. Если не работалось, ходили друг к другу в гости поболтать, перемыть косточки коллегам, поругать начальство, ну и выпить, разумеется.
В этот-то патриархальный творческий резерват и привезла меня Уствольская. Время было обеденное, и она сразу удалилась, сказав мне:
«Посиди в коттедже, я принесу тебе что-нибудь из столовой. Со мной тебе туда нельзя – пойдут всякие разговоры, ну ты понимаешь».
Я, конечно, понимал. Взрослый мужчина, щёки и подбородок которого уже начали затеняться лёгкими белёсыми облачками, не должен компрометировать свою пятидесятивосьмилетнюю учительницу совместным походом в столовую.
Тем более, что я уже и сам был в каком-то смысле преподавателем: в течение нескольких месяцев занимался композицией с Галиными учениками. <...>
После обеда мы с Галей долго бродили по репинскому лесу – майскому, свежему, прошитому светлыми тропинками. Воздух был влажным и до такой степени напоённым счастьем, что мне казалось: дайте мне сейчас карандаш и нотную бумагу – и через несколько часов я смогу поразить мир музыкой невиданной красоты".
